В небе нестерпимо долго сгорало солнце. Словно программа «феникс», зависшая на предпоследней заданной ей команде, боясь уничтожить себя и все жалкое накопленное за время ее существования добро, боясь умереть и, в тоже время, наслаждаясь симфонией собственных мук. "Когда же ты, наконец, сдохнешь?"  - думала Фрост, закуривая очередную сигарету и наблюдая за безоблачным небом. Это было долгое соло, антракт не намечался.
Фрост сидела под черным зонтом на тротуаре около полной людьми  остановки, словно ворона среди воробьев. Люди издавали недовольные возгласы, поводили своими носами, щебеча что-то о «полиции» и «законах». Да плевать Фрост хотела на эти законы. Она бы, не раздумывая, выклевала им всем глаза на правах более крупной особи, принадлежащей к виду птиц более приспособленного к жизни в современном мире, чем они. Она бы рвала когтями их остывающую плоть и продолжала бы клевать их маленькие черепные коробки, пока не добралась бы до их жалких мизерных мозгов. Но на их стороне было численное преимущество, эта  битва была заранее проиграна. Фрост широко открыла рот и смотрела на то, как медленно сигаретный дым вытанцовывает узоры, оставляя за собой в воздухе язвенный след. Она представляла, что ее организм – это Освенцим, а изо рта исходит дым от тлеющих обожженных тел евреев, сгорающих в печах ее легких, согревая ее прогнившую плоть изнутри. От этой мысли становилось легче. Внутри нее хранится маленький двигатель, работающий на гнойном страхе и ненависти, пускающей кровавые следы вдоль по позвоночнику.
Фрост так сидела уже битый час, а злосчастный автобус все не приходил. Где-то в подкладке сумки мирно ждали своего часа, закупоренные в упаковку от тиктака, легкие розовые таблетки в виде сердечек. Они предназначались только для них двоих. И  существование маленькой радости в тесном пространстве между тканями прожигало сознание девушки, заставляя нервничать и то и дело ерзать на одном месте. "Если она сейчас не появится, я собственноручно сделаю ей колоноскопию телевизионной камерой".

Отредактировано Emily Forester (2013-04-08 23:41:18)

Совсем рядом с глухим звуком упала сумка, вызывая абсолютное смятение в голове Фрост. Пару секунд назад она была уверена, что готова, пару дней назад она знала, чего ждет. Но в итоге все это оказалось лишь иллюзией, самообманом, утешающим ее непомерную гордыню и самовлюбленность дикой сверхтвари, забившейся сейчас не рожденным комом желчной ярости в глотке. Фрост хотела бы встать и, наблюдая за распускающимися цветами боли на безупречной мраморной коже, потушить сигарету о лицо той, что однажды вышла за молоком  в магазин в соседнем квартале. Той, что так и не вернулась той ночью. Той, что не осмеливалась позвонить, не смотря на то, что знала все номера и прозвища, все запасные ходы и сценарии, знала коды от этого мира, но не пользовалась.
Где-то внутри до сих пор скребла раскаленной арматурой обида и злость, выжигая на кровоточащем мясе то невыносимое ожидание. Когда-то они вместе создали договоренность. Если кто-то из них пропадает бесследно больше чем на 48 часов – считать его умершим. Если кто-то из них мертв - следует стереть любое воспоминание или напоминание о нем, следует миллиметр за миллиметром впитать в себя. Этот человек никогда не рождался и не существовал вне твоего тела и сознания, и, даже если тебе кажется он знакомым, то он был лишь твоим наркотическим опьянением или плодом воспаленного воображения, когда ты мастурбировала в общественном душе. Не больше и не меньше. И вопреки этой договоренности Фрост каждый раз откладывала полку для нее, надеясь, что ее спасение вот-вот вернется, пьяное, пропитанное спиртом, собственной рвотой и мускусным навязчивым запахом перевозбуждения, соврет, что молока в магазине не было. Но этого не случалось.
И сейчас, находясь рядом с ней на расстоянии вытянутой руки, Фрост испытывала те же чувства, что и тогда, когда услышала от своего клиента, выпущенного за нехватку доказательств, о том, что Мэри жива. Фрост проецировала в своем сознании картину, на которой она бальзамирует свое проклятие заживо и вешает на стену над кроватью вместо распятого Христа, молясь на нее после каждого приема какой-нибудь дряни и целуя ей ступни после каждой стопки водки, принятой, чтобы заглушить ломку в черные дни. Это было бы наивысшим проявлением чувств к ней, исповедью из самых недр свалки души.
Дилер не спеша встала, скрипя костями как старый учебный скелет в медицинском институте, отряхнула брюки от городской грязи и затушила сигарету. Перед ней стояла совсем не та девушка, которую она когда-то очень давно встретила, но это был определенно все еще тот человек, за которого она тогда продала душу. Скрипя зубами и не изменяя выражения лица, Фрост сделала шаг навстречу и уверенным жестом спрятала Мэри под своим тощим облезлым крылом, словно это могло что-нибудь изменить, повернуть время вспять, разорвать изнутри тех служителей правопорядка и присяжных заседателей или залатать собственными нитями-нервами дыры потерянного времени.
- С возвращением. Только не реви, а то не получишь пирога.
Фрост сжала тело вора, ощущая такое родное биение сердца. Из глаз предательски текли слезы. "Жалкие сантименты"